Дэвид Герролд - Дело человека [Дело для настоящих мужчин]
Она льстила мне, и мы оба знали это. Я был еще никем. Если быть точным, я был студентом в длительном отпуске, временно призванным в армию Соединенных Штатов в подразделение Специальных Сил. В качестве экзобиолога на полной ставке.
— … поэтому имеете право увидеть эти вещи. — Но она все еще не давала мне папку: — Откуда вы родом? — спросила она.
— Санта Крус, Калифорния.
Доктор Обама кивнула:
— Славный городок. У меня были друзья к северу от него — но это было очень давно. Кто-нибудь из вашей семьи жив?
— Мама. Папа был в Сан Франциско, когда… когда…
— Извините. Многие ушли, когда погиб Сан Франциско. Ваша мать еще в Санта Крус?
— Думаю, да. Последнее, что я слышал — она помогала беженцам.
— А другие родственники?
— Сестра возле Лос Анджелеса.
— Замужем?
— Да. У нее дочь пяти лет. — Я улыбнулся, вспомнив племянницу. Последний раз, когда я ее видел, она едва вышла из пеленочной стадии. Потом мне стало грустно: — У нее было трое детей. Двое других мальчики. Им было бы шесть и семь.
Доктор Обама кивнула: — Даже так, ей очень повезло. Как и вам. У немногих так много родственников пережило чуму. — Я был согласен с нею.
Ее лицо помрачнело: — Вы слышали о городке Шоу Лоу?
— Не думаю.
— Он в Аризоне — он был в Аризоне. От него немного осталось. Это было милое место, названное термином игры в покер. — Доктор Обама прервалась, положила папку на стол перед собой и открыла ее: — Эти кадры — только немногие образцы. Их гораздо больше — полдиска мелкозернистого видео, но эти — лучшие. Съемки вел в Шоу Лоу в прошлом году мистер Като Нокури. Хобби мистера Нокури, очевидно, было видео. Однажды он выглянул в окно, вероятно услышал шум на улице, и увидел это. — Доктор Обама пододвинула фотографии.
Я осторожно взял их. Цветные снимки 8х10. На них улица небольшого городка — торговый центр, увиденный в окно третьего этажа. Я медленно просмотрел кадры: на первом червеобразный хторр, большой, красный, с оранжевыми пятнами на боках, подняв голову, всматривался в автомобиль. На следующем темные очертания другого просовывались в окно аптеки; стекла еще сыпались вокруг него. На третьем самый большой хторр делал что-то… это выглядело, как тело…
— Я хочу, чтобы вы посмотрели на последнюю фотографию, — сказала доктор Обама. Я достал ее: — Мальчику было около тринадцати.
Я взглянул. И в ужасе почти выронил снимок. Ошеломленный, я посмотрел на доктора Обама, потом снова на фотографию. Это не помогло: желудок скрутила внезапная тошнота.
— Качество фотографий очень хорошее, — заметила она. — Особенно, если учесть положение вещей. Я не знаю, как этот человек сохранил присутствие духа делать снимки, но этот телеснимок — лучший из тех, что мы имеем о питании хторров.
Питание! Он разодрал ребенка почти пополам! Зияющая пасть застыла, полосуя и разрывая бьющееся тело. Длинные руки хторра были с двумя суставами. Жесткие, черные, насекомоподобные, они держали мальчика металлической хваткой и толкали его в отвратительную, усеянную зубами дыру. Камера схватила струю крови из груди, застывшую в воздухе алыми брызгами.
Я едва мог дышать:
— Они едят свою… добычу живой?
Доктор Обама кивнула:
— А теперь представьте, что это ваша мать. Или сестра. Или племянница.
О, чудовище — я пытался уклониться, но образы сверкали перед глазами. Мама. Мэгги. Энни — и Марк с Тимом, хотя они уже семь месяцев мертвы. Я представил остолбеневшее выражение на лицах мальчиков, рот открытый в беззвучном крике ужаса: почему я? Я представил, как это выражение искажает лицо сестры, и содрогнулся.
Я посмотрел на доктора Обама. Комок стоял в горле:
— Я… я не знал.
— Немногие знают, — сказала она.
Я был потрясен и обескуражен — и, наверное, был белый, как мороженое. Я отодвинул снимки. Доктор Обама положила их в папку, не взглянув; ее глаза изучали меня. Она наклонилась над столом и сказала: — Теперь о девочке — вы продолжаете спрашивать, почему Дюк сделал то, что сделал?
Я покачал головой.
— Молитесь, чтобы не оказаться в такой же ситуации — но если окажитесь, будете ли вы колебаться сделать то же самое? Если думаете, что да, поглядите еще раз на снимки. Но стесняйтесь попросить; в любое время, когда захотите вспомнить, приходите в мой кабинет и смотрите.
— Да, мэм. — Я надеялся, что это не понадобится. Я потер нос. — Э-э, мэм… что случилось с мистером Нокури, фотографом?
— То же, что и с мальчиком на снимке — как нам кажется. Мы нашли только камеру…
— Вы были там?
— … остальное — это ужас. — Доктор Обама на мгновение задумалась о чем-то другом, очень далеком: — Там была пропасть крови. На всем. Пропасть крови. — Она печально покачала головой: — Эти снимки… — она показала на папку на столе, — . .. невероятное наследство. Наше первое настоящее доказательство. Этот человек был героем. — Доктор Обама снова посмотрела на меня и внезапно вернулась в настоящее: — Теперь вам лучше уйти. Мне надо работать — ах, да, отчет. Возьмите с собой и перечитайте. Вернете, когда подпишите.
Я ушел. Благодарный.
3
Я лежал на койке, когда, напевая, вошел Тед, долговязый парень, тоже взятый с университета. Проныра с новоанглийской гнусавостью:
— Эй, Джимми-бой, обед кончился.
— Ага, Тед. Я не голоден.
— Да? Хочешь, позову доктора?
— Со мной все окей — просто нет настроения.
Глаза Теда сузились:
— Ты все еще обдумываешь, что случилось вчера?
Я лежа пожал плечами.
— Не-а.
— Говорил с Оби?
— Ага.
— Тогда понятно; она устроила тебе шоковую терапию.
— Да, и это сработало. — Я повернулся на бок, лицом к стене.
Тед сел на койку, рассматривая меня; я слышал, как скрипели пружины:
— Она показала тебе аризонские картинки?
Я не ответил.
— Ты пройдешь через это. Все прошли.
Я решил, что мне не нравится Тед. У него всегда было что сказать — почти правду — словно он брал слова из кино. Он всегда был чуточку слишком замечательным. Нельзя быть таким радостным все время. Я натянул одеяло на голову.
Он наверное устал ждать ответа, потому что снова встал.
— Во всяком случае, Дюк хочет видеть тебя, — и добавил, — сейчас.
Я повернулся, но Тед был уже за дверью.
Поэтому я встал и пригладил волосы. Потом влез в ботинки и пошел искать Дюка.
Я нашел его в комнате отдыха, говорящим с Шоти; они сидели за одним из столов, рассматривая карты. Перед ними стоял кофейник. Когда я появился, они подняли головы.
— Сейчас я освобожусь, — сказал Дюк.
Я вежливо отошел, рассматривая стену. На ней висела старая фотография из журнала: выцветший снимок президента Рэндольфа Хадсона Макги; я смотрел на него без всякого интереса: квадратная челюсть, сияющие седые волосы и убеждающие голубые глаза. Наконец Дюк что-то пробормотал Шоти и отпустил его. Мне он сказал:
— Садись.
Я сел, нервничая.
— Хочешь кофе?
— Нет, спасибо.
— Выпей немного для вежливости. — Дюк налил чашку и поставил передо мной: — Ты здесь неделю, верно?
Я кивнул.
— Ты поговорил с Оби?
— Да.
— Видел картинки?
— Да.
— Ну, что думаешь?
Я сказал:
— Не знаю. О чем надо думать?
— Например, не отвечать вопросом на вопрос.
— Отец говорил, что это единственный способ ответа на риторический вопрос.
Дюк отхлебнул кофе и скривился:
— Фу. Каждый день все хуже. Но не говори сержанту Келли, что я так сказал. — Он оценивающе посмотрел на меня: — Ты можешь обращаться с огнеметом?
— Что?
— Стало быть, нет. Как скоро ты сможешь научиться? К концу недели?
— Не знаю. Наверное. Зачем?
— Мне нужен помощник. Думаю, ты потянешь. — Я начал протестовать — Дюк проигнорировал. — На сей раз это не просто поход скаутов, это операция поиска и уничтожения. Мы вернемся доделать, что должны были сделать вчера. Сжечь несколько червей. — Он ждал ответа.
— Я не знаю, — сказал я наконец.
Его глаза были спокойны:
— В чем проблема?
— Не думаю, что я — человек военный; это все.
— Нет, не все. — Он смотрел на меня стальными серыми глазами и ждал.
Я ощущал себя прозрачным. Пытался глядеть в сторону, но меня снова притянуло к его взгляду. Дюк был мрачен, но не разгневан — он терпеливо ждал.
Я медленно произнес:
— Я прибыл сюда изучать червей. А это… не соответствует моим ожиданиям. Никто не говорил, что я буду солдатом.
Дюк сказал:
— Ты получаешь военный паек, не так ли?
— Служебный паек, — поправился я. Мне повезло. Мое биологическое образование квалифицировали как «необходимое умение» — но только отчасти.
Дюк поморщился:
— Да? Здесь мы не проводим таких тонких градаций. Разницы нет.
— Прошу прощения, Дюк, большая разница.
— Да? И какая?
— Я следую контракту. Я прислан в качестве ученого. Там не говориться, что я должен быть солдатом.
Дюк откинулся в кресле: — Взгляни получше на контракт, парень, раздел «специальные обязанности».
